Татьяна Черниговская рассказала о перспективах исследований сознания

Татьяна Владимировна, удалось ли выявить самые перспективные методы исследований сознания и приблизиться к общему пониманию этого феномена на международных конференциях в Дхарамсале и Катманду, научным организатором которых выступил академик РАН нейрофизиолог Константин Анохин?

Признаки прогресса на этом пути есть. И только что прошедшая в этом году в Катманду конференция это показала. Но рассчитывать на то, что мы за одну-две конференции договоримся, что имеем в виду под сознанием, не приходится. Потому что очень разные вещи понимаются и трактуются разными учеными как «сознание». Это долгая дорога. 

Тогда в чем вы видите прогресс?

Прогресс в том, что стали использовать чувствительные к этой теме методы, с помощью которых можно изучать сознание (и опять же — что считать сознанием?) у животных. У человека хотя бы есть язык, мы можем сами описывать свои ощущения, есть понятный инструмент. С животными вы не можете поговорить ни на каком языке — значит, должны ориентироваться на поведение. А поведение может быть вызвано разными причинами. И тут возникает опасность. 

Какая опасность?

Постоянная опасность, которую я вижу, — в трактовках. Мы исходим из того, что экспериментальные данные получены квалифицированными и честными исследователями, но дальше наступает момент, когда нужно объяснить, что все эти данные значат? И тут начинается: а это была память, а тут у него было плохое состояние, а здесь, наоборот, он был вожак группы и потому так-то себя повел. А кто-то скажет, что нет, что трактовать надо совершенно иначе... То есть сто вариантов объяснений! Вот это плохая вещь, и непонятно, как ее избежать. 

Ясно, что нужна очень большая работа по отбору тестов, которые давали бы более или менее определенный ответ. Вот если животное такое умеет, то с большой вероятностью у него может быть то-то и то-то. И я вижу, что эта работа идет. 

Каковы цели и польза такой работы? Исследования сознания животных удовлетворят наш научный интерес, скажутся на понимании сознания человека и управлении им ради гармонии и счастья на планете, помогут людям прийти к более гуманному обращению с другими живыми существами?

Все перечисленное. Во-первых, есть знание ради знания. Есть фундаментальная наука, которая не обязана никому обещать прикладное использование своих открытий. Если бы Фарадей представлял себе, что получится из того, что он открыл, он был бы очень удивлен. Давать академическим институтам и фундаментальным ученым задание придумать что-то с расчетом на быстрый прикладной выход — очень плохой путь.

Мы хотим знать, кто мы такие. Сознание — это феномен? А может, сознания вообще нет — мы его просто сами себе придумали и теперь ищем? 

А если выходить на прикладные вещи, то понимание сознания, конечно, нужно для медицины. Оно очень нужно — и сейчас особенно — для того, чтобы уберечь себя от опасности возникновения чего-то похожего на сознание у искусственного интеллекта. Мы должны понимать: что это там, как оно выглядит, чего и почему мы боимся?

Наконец, если вернуться к животным, то у нас есть моральные обязательства по отношению к ним. И хотелось бы вообще-то знать, кто наши соседи. Это что — просто какие-то «биоавтоматы» большого или маленького размера? Или они чувствуют боль, радость, сострадание, у них есть какой-то внутренний мир? Не стоит, кстати, думать, что у всех людей планеты серьезный и хороший внутренний мир. Еще неизвестно, у кого он больше и сложнее, у животных может быть вполне сложный внутренний мир. И тогда возникают вопросы: как нам себя вести по отношению к ним, как их беречь, что делать с животноводством промышленных масштабов?..